Everyone has a right to be stupid but someone just abuse this privilege
11 chapter 2 part
- Он нам этого не простит, Нарцисса, - категорически заявил Люциус.
«Многообещающее начало, ничего не скажешь», - заметил про себя Снейп, переглянулся с Нарциссой и кивнул, подбадривая ее.
- Люциус, мы должны.
- Целители даже не знают, сработает ли ритуал.
- Я была рядом, когда его создавали. У него столько же шансов на успех, сколько у любого другого.
- То есть, совсем немного, - горько заметил Люциус.
- Это лучший шанс для Драко.
- В рамках их методов.
- У нас нет выбора, - рассудительно возразила Нарцисса. – Они предубеждены против методов, которыми могли бы воспользоваться мы.
- Ты знаешь, что нам их не переубедить, - добавил Снейп. – Нет ни единого шанса на то, что Дамблдор, или Эспозито, или кто угодно другой в той комнате согласится на предложение твоих целителей.
- Опасность…
- Да знаю я, - устало прервал Люциуса Снейп. – Вред от применения такого эликсира жизни, как кровь единорога, сильно преувеличен трусливыми ханжами. А использование сердца феникса вообще не несет никакого вреда, разве только самим чертовым птицам. Попытка перенаправить проклятье на того, кто его наслал, не зная точно его личности, и близко не так опасна, как утверждают эти святоши. – Профессор перевел дыхание. – Но ты не сможешь переубедить их, – по крайней мере, за оставшееся время.
Люциус покачал головой.
- Почему ты не протестовал, когда Драко сказал, что хочет остаться? Даже целительница заметила, что он плохо соображал…
- Конечно, мы все это знаем, - согласился Снейп, кривя душой, ибо ничего такого не знал, но понимал: для Люциуса единственный способ примириться с выбором сына – это убедить себя, что Драко действовал неосознанно. – Ты же понимаешь, что у нас не было никакой возможности забрать его, раз уж он предпочел остаться. Соображал или нет, но он принял решение. Впрочем, даже если бы он ничего не решил, это значило бы только, что нам пришлось бы считаться с желаниями Поттера.
- С этим пустоголовым…
- Он мне таким не показался, - заметила Нарцисса. – Он выглядел и рассуждал вполне здраво.
- Насколько этот невыносимый мальчишка вообще способен здраво рассуждать, - пробурчал Снейп.
- Ты даже не попыталась убедить Драко передумать, – упрекнул Нарциссу муж.
- Я не могла – при посторонних.
- Не могла, потому что только рада была, что он решил остаться, - Люциус помрачнел.
Снейп напрягся, внезапно пожелав очутиться где-нибудь в другом месте – там, где ему не придется быть свидетелем ссоры Малфоев.
Нарцисса с трудом сглотнула, сделала глубокий вдох и подняла на мужа взволнованный взгляд.
- Это правда. Я подозреваю, что ты не достаточно думаешь о Драко. Боюсь… - Ее подбородок задрожал, но она взяла себя в руки и продолжила: - Боюсь, для тебя куда важнее, что подумает Темный Лорд. Тебе стоило бы больше заботиться о благополучии нашего сына.
- Я заботился – и забочусь сейчас. Тебя пугает опасность разрыва связи, но задумывалась ли ты об опасности остаться связанным со смертельным врагом Лорда? Я думаю о благополучии Драко… - голос Люциуса сорвался, он поспешно стиснул губы и отвернулся.
Снейп отвел взгляд, чувствуя себя неловко при виде того, как сквозь напускное спокойствие и холодную сдержанность Малфоя наконец пробивается страх. Он ждал, давая Люциусу время собраться с силами и зная, что тот не простит ни Снейпа, ни Нарциссу, если они вынудят его заговорить раньше, чем он придет в себя. Потому что Малфои не выражают ни сомнения, ни страха, даже когда их сыновья стоят одной ногой в могиле.
«Черт бы побрал этого Люциуса, - нетерпеливо подумал Снейп. – А ведь это его последняя возможность хоть раз в жизни вспомнить о том, что он сначала отец, а уж потом – Малфой».
Про себя Снейп частенько признавал, что Люциус, безотносительно его магических, политических и деловых талантов, был паршивым родителем. Сочетание предельной суровости, эмоциональной глухоты и безрассудного баловства вылепило из Драко мальчика, похожего на Поттера намного больше, чем Малфои были готовы признать. Более одаренного, но с той же высокомерной самонадеянностью считавшего, что все должно быть по его, потому что в большинстве случаев именно так и было. Которому, как и Поттеру, катастрофически недоставало самодисциплины и силы характера. Который не больше годился на роль главы мощной волшебной семьи или политического движения, чем Поттер – на роль лидера в борьбе с Волдемортом. Бесполезный избалованный ребенок, быстро выросший в бесполезного избалованного юношу, прикрывающего неуверенность в себе грубостью и бесцеремонностью. Как бы Снейп ни относился к Драко, он не мог закрывать глаза на его многочисленные недостатки.
Но Люциус большую часть времени, похоже, не обращал внимания на сына. В тех случаях, когда ребенок не давал ему повода для смехотворной гордости или полного презрения, Малфой не проявлял к нему никакого интереса и посвящал себя гораздо более важной цели – поддерживать свой статус правой руки Волдеморта.
И вот чем все закончилось. Теперь, чтобы спасти Драко жизнь, Люциус вынужден посвятить себя ему, но не может этого сделать без оглядки на Волдеморта.
Снейп опустил глаза, когда Люциус наконец обернулся, явно с трудом контролируя себя. Каким бы скверным родителем он ни был, он действительно любил Драко, хотя и своим собственным странным способом. Он сходил с ума от тревоги и был сейчас намного сильней испуган, расстроен и рассержен, чем когда-либо на памяти Снейпа.
Люциус заговорил с Нарциссой, тихо, но очень настойчиво:
- Пока Драко связан с Поттером, его единственная защита – мы. И ради его безопасности мы должны оставаться в милости у Лорда. А ты знаешь, что за такое он нас не простит. Гарри Поттер умирает, а мы собираемся встать в ритуальный круг, чтобы спасти ему жизнь. Да еще и с риском раскрыть другим участникам секреты Темного Лорда и его сторонников! Нет ни малейшей возможности, что такой поступок не расценят как предательство.
- Если ты хочешь, чтобы Драко выжил, то выбор у тебя невелик, - без обиняков заявил Снейп, а Люциус отвел взгляд и нервно прикусил губу, чего Снейп не наблюдал за ним со времен их молодости.
- Северус, а разве тебе участие в ритуале не создаст проблем? – спросила Нарцисса.
- Мне даны инструкции участвовать во всем, что бы ни затеял Дамблдор. Так что во время ритуала я попытаюсь вытянуть как можно больше информации из других участников, хотя сомневаюсь, что всплывет что-нибудь такое, чего бы я уже не знал. Но это неплохая возможность разобраться, нельзя ли выяснить что-то новое о Поттере. А может быть, и о самом Дамблдоре.
- Этот старый болтун попытается проделать то же самое с Драко, - заметил Люциус. – А скорее всего, и со всеми нами.
- Сомневаюсь. Он же благородный гриффиндорец, - презрительно поморщилась Нарцисса.
- Он так же хитер, как любой слизеринец, - возразил Снейп. – Скорее всего, именно поэтому он нас так ненавидит. Думаю, он попробует поразведать в наших мозгах. Если сможет.
- Поверить не могу, что его предложили как «нейтральную персону», - пожаловался Люциус. – Все знают, как он относится к Поттеру.
- Больше некого было, - устало пояснила Нарцисса. – Мы искали, Люциус. – Она прикоснулась к руке мужа, но тот отстранился. Нарцисса кашлянула и рассудительно добавила: – Во всяком случае, от Драко о наших делах мало что удастся узнать. А ведь главным образом его сознание откроется для всех других – наши мысли будут менее доступны.
- Вот именно, для «всех других», - с презрением повторил Люциус. – Для грязнокровок, оборотней и Уизли.
- Грязнокровка, оборотень и Уизли стараются спасти жизнь твоему сыну, - напомнил Снейп. – Как бы ни отвратительна была эта мысль, тебе придется ее принять. И радуйся, что будешь иметь дело только с одним Уизли: старшие предполагались на родительские позиции, да и девчонка была кандидатом в поттеровскую пятерку.
- Кроме того, я не доверяю младшему Забини, - добавил Малфой.
- Без него – никак, - пояснила Нарцисса. – Нам нужны люди с даром предвидения, а хотя бы его зачатки есть, к сожалению, только у Блейза, Дамблдора и Помфри. Но даже они видят не достаточно глубоко, чтобы быть настоящими провидцами.
- К тому же Забини никогда не считали себя безоговорочными сторонниками Темного Лорда, - добавил Снейп. – Они, скорее всего, не будут возражать против участия сына в ритуале.
- А что насчет дочери Паркинсонов? Наши семьи всегда были близки, но Драко не рассказал ей о своем состоянии.
- Драко доверяет ей… насколько он вообще способен доверять, - ответил профессор.
- Мы думали о Крэббе и Гойле, - признала Нарцисса, - но их магическая сила не слишком велика. Кроме того, мы не были уверены, что их родители согласятся.
- Согласились бы, если бы я им сказал. – Люциус прищурил глаза. – Согласились бы. Фактически, один из них мог бы занять мое место. Вполне понятный поступок со стороны человека, который захотел помочь школьному другу; а Лорду можно было бы объяснить: мы рассчитывали, что ритуал не сработает из-за замены…
- Подходящее объяснение, тем более что это правда. Крэбб и Гойл недостаточно сильны. Если тебя не будет в круге, Драко умрет. - Нарцисса не скрывала отчаяния. – Люциус… нам некем тебя заменить. Чтобы ритуал сработал, его должны выполнять самые близкие люди. Если откажутся Блейз или Панси, их можно заменить другими друзьями. Но если ты… ближе нас с тобой у Драко никого нет. Круг и так недостаточно мощен, потому что со стороны Поттера нет родителей, которые бы привнесли силу уровня нашей. Мы не сможем обойтись без тебя.
- Ты должен принять решение, Люциус, - решительно вмешался Снейп. – Выбирай – Лорд или сын. Время на исходе.
***
- Я буду вызывать вас по одному, - еще раз напомнила Эспозито, когда, несколько часов спустя, все тринадцать человек собрались в зале Астрономической башни и встали в два круга вокруг мальчиков: внутренний, состоящий из Эспозито, Помфри и Дамблдора, и внешний – из десяти остальных. – Вы произнесете ритуальные слова и сосредоточитесь на создании круга, обращая особое внимание на того, с кем будете связаны парой. Как только круг станет устойчивым, мы предпримем попытку наложить уравновешивающее заклятье, и вы сконцентрируетесь на парах элементов, которые мы назовем. Готовы?
Все кивнули. Не осталось времени еще раз перепроверить, все ли сделано правильно. Не осталось времени передумать, поменяться местами, перестроить пары. У них или получится – или нет.
Эспозито подняла палочку и начала ритуал, замкнув в круг свою магию вместе с магией Помфри и Дамблдора, и тонкие потоки света соединили их палочки.
- Назови свое имя, - обратилась целительница к Гермионе.
Подняв палочку, девушка вздохнула и очистила сознание, мимоходом пожалев, что ее предыдущий опыт в применении групповых заклятий почти не выходил за пределы нескольких водных трюков на прошлогодних уроках по чарам да пары упражнений на факультативе по музыкальной магии два года назад.
- Я, Гермиона Грейнджер, соединяю свою магию с вашей, - произнесла она. Из ее палочки вырвалась световая нить и медленно поплыла по направлению к Эспозито.
- Назови свое имя.
- Я, Панси Паркинсон… - зазвучало рядом, но Гермиона не обернулась, продолжая концентрироваться на палочке Эспозито, - …соединяю свою магию с вашей.
«Сосредоточься», - повторяла про себя гриффиндорка, пока назывались имена и все новые потоки света включались в круг. Минерва МакГонагалл. Блейз Забини. Рон Уизли…
- Назови свое имя, - в очередной раз произнесла Эспозито, и ее голос не отразил ни намека на смятение, хотя начиналась самая коварная часть ритуала.
- Я, Нарцисса Малфой, соединяю свою магию с вашей, - произнес тихий голос. Гермиона замерла, когда световая нить от палочки Нарциссы вплелась в круг, а потом… слегка дернувшись… медленно соединилась с нитью гриффиндорки. И девушка внезапно ощутила странную связь с Нарциссой, своим партнером по ритуалу. Почувствовала ее волнение и неуверенность. Ее неловкость.
Неужели Гарри, оказавшись связанным с Малфоем, чувствовал то же самое? Такое же смущающее осознание вторжения чужих мыслей и чувств? Такое же неприятное ощущение связи с тем, кто тебе противен? Инстинктивное отвращение Нарциссы можно было почти потрогать руками, слово «грязнокровка» - почти увидеть написанным.
Невероятно странное ощущение. Тем не менее, связь держалась. Ритуал работал.
Они создали первую пару, осталось еще четыре.
- Я, Невилл Лонгботтом, соединяю свою магию с вашей, - взволнованно выговорил Невилл, и нить от его палочки присоединилась к кругу, а затем, после мучительной паузы, соединилась с нитью Паркинсон. Связь получилась слабой и неуверенной, но – получилась.
Две пары.
Северус Снейп с МакГонагалл, Ремус Люпин с Забини, а потом…
- Я, Люциус Малфой, соединяю свою магию с вашей, - холодно заговорил стоящий рядом с Гермионой мужчина, и девушка закрыла глаза, чтобы не видеть, как побледнел Рон в ожидании контакта с чужой магией, и чувствуя, ценой каких чудовищных усилий сохраняет спокойствие Нарцисса, пока все ждали создания последней пары.
Ждали.
И ждали.
Гермиона приоткрыла глаза, встретила взгляд стоящего напротив Рона и заметила, что гриффиндорец из последних сил концентрируется на паутине световых нитей, не замечая, как капля пота стекает ему в глаз, и беззвучно шевеля губами. Девушка чувствовала, что ее друг пытается дотянуться до Люциуса, вовлечь его в круг…
Но Люциус не поддавался.
Они проиграют, не успев начать, потому что Люциус Малфой, даже ради исцеления сына, не смог – или не захотел – объединиться с врагами.
Паника, охватившая Нарциссу, передалась Гермионе, и девушка отчаянно старалась восстановить спокойствие.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - молилась она, - пусть у нас все получится, пожалуйста, пожалуйста…»
Эспозито пододвинулась, слегка развернув внутренний круг так, чтобы Гарри с Малфоем оказались на виду у Люциуса, и Гермиона, не удержавшись, тихо ахнула. Мальчики выглядели едва живыми. Оба спали, безразличные к тому, что происходит вокруг, а светящиеся нити бросали отблески на бледные лица. Гарри был без очков, шрам резко выделялся на его лбу. Губы Малфоя слегка раздвинулись, под глазами залегли темные тени. Он вздыхал, слегка повернувшись лицом к Гарри, не переставая тянуться к нему даже на пороге смерти.
Гермиона услышала глубокий вздох, и сильный световой поток, вырвавшись из палочки Люциуса Малфоя, наконец завершил дугу и соединился с нитью Рона.
- Мы создали круг, - нараспев заговорила Эспозито, - и призываем древнюю магию, магию равновесия и гармонии мира. Мы призываем древнюю магию, чтобы восстановить разрушенное и уравновесить хаос.
- Мы призываем радость и горе, - вступил Дамблдор, и Гермиона снова закрыла глаза, стараясь вдуматься в оба понятия, но внезапно была полностью выбита из колеи головокружительной лавиной образов, ворвавшихся в ее сознание.
«Это гораздо сложней, чем я ожидала», - с тревогой подумала она. Так или иначе, нужно сохранить голову ясной и установить собственный баланс, призвав некоторые из своих счастливейших и горчайших воспоминаний. Как при вызове Патронуса, только вдвое трудней. И при этом нельзя отвлекаться на образы, нахлынувшие от других участников ритуала, – образы, которые состояли, в основном, из отрывочных, спутанных и мало понятных фрагментов.
Юноша, провожающий грустным взглядом уходящую Мэнди Броклхерст, – должно быть, Невилл на шестом курсе. А вот камера в Азкабане – наверняка воспоминание Люциуса. Но тот белокурый малыш, который заливается радостным смехом, когда отец кружит его на руках, – неужели Малфой? И сам ли он об этом вспомнил или кто-то из его родителей?
А ловец в зеленом с серебром, поднявший высоко над головой Кубок по квиддичу, – кто это? Конечно, не Драко, не Люциус и ни один из известных Гермионе слизеринцев; это девочка, одетая в форму старого образца, словно сошедшая со страниц «Истории Хогвартса».
Подросток, который лежит на кровати в забитой всяким хламом комнате и что-то безучастно жует; его грудь сжимается от боли, а в голове снова и снова проигрывается воспоминание о том, как Сириус Блэк падает за трепещущую Завесу, – это, без сомнения, Гарри. Наверняка не то воспоминание, которым он хотел бы поделиться, но сейчас он способен контролировать всплывающие в памяти образы не больше, чем во время сна.
Мальчик, который спрятался от отца, потому что не должен плакать, потому что Малфои не плачут из-за всякой ерунды – например увидев, как на котенка низла наложили Круциатус; тем более что мальчик сам виноват, раз не смог выучить отпирающее заклятье, ведь Малфою это должно быть по силам…
Ни один из Малфоев никому бы такого не показал.
Гермиона постаралась прогнать чужие мысли, призвав свои образы радости и горя, сосредоточившись только на них. День, когда Рон впервые признался ей в любви. День, когда пришло письмо о смерти бабушки, и Гермиона поняла, что не виделась с ней много лет, потому что с головой ушла в учебу и все дальше отходила от маггловского мира. Ее собственные воспоминания, реальные и живые, уравновешивающие друг друга.
- Мы призываем свет и тьму, - заговорила Помфри, и ее деловой тон придал какую-то странную окраску ритуальной фразе. Гермиона сделала глубокий вдох, на этот раз подготовившись к вторжению чужих мыслей.
Луч света вылетает из палочки Гарри и обретает форму серебристого оленя; трое первокурсников во мраке коридора третьего этажа – это ее воспоминания. Ясное небо в солнечный день и озеро с высоты птичьего полета, – скорее всего, Гаррины. Но кто вспомнил болезненно-бледного мальчика, забившегося в темный угол, усталого, замерзшего и голодного, который боится показаться на глаза разругавшимся в крик родителям? Кто вспомнил путаницу черных волос и почти белых прядей на одной подушке? Это Гарри с Малфоем, уснувшие в гриффиндорской спальне, так что воспоминание принадлежит Невиллу или Рону, но вот кому именно?
- Мы призываем мужское и женское, - нараспев продолжила Эспозито. Гермиона подумала об отце с матерью и вздохнула с облегчением, когда поняла, что почти все воспоминания, которые она могла уловить, тоже касаются родителей.
Хотя родители Снейпа… какая же неприятная пара. А роскошная смуглая женщина, так похожая на Блейза Забини, вызывала… тревогу. Ее образ непрерывно менялся, так что вместо женского лица временами появлялось изображение паука «Черная вдова».
На редкость красивый юноша в квиддичной форме, с метлой в руке, снисходительно улыбаясь, потрепал по подбородку восторженную первоклашку – Гермиона едва удержала истерический смешок, когда поняла, что девочка сильно напоминает профессора МакГонагалл. Первая любовь гриффиндорского декана. Как неожиданно.
А вот и сама Гермиона, на Святочном балу, вместе с Виктором Крамом… ох. Это воспоминание Рона. Когда он, как он сам однажды признался, впервые увидел в ней девушку.
- Мы призываем прошлое и будущее, - опять Дамблдор, и к Гермионе пришло одно из самых ранних воспоминаний, как на морском побережье родители держат ее за руки и качают над волнами – и крошечные ножки слегка касаются воды.
Еще один образ – и у Гермионы перехватывает дыхание. Беллатрис Лестрейндж, юная, прекрасная и надменная, зло смеется над девушкой, очень похожей на Тонкс. Скорее всего, это Андромеда, сестра Нарциссы. Крошечный Драко дергает миниатюрную Панси за волосы, та машет на него палкой и визжит «Круцио!» – безрезультатно, а потом лупит этой палкой – с куда большим успехом. Серьезный юноша разговаривает с профессором на лестнице и объясняет, что ему некуда идти, если Хогвартс закроют. Кто он? Чье это воспоминание?
С будущим было несколько тяжелей, но Гермиона открыла сознание образам, которые могли бы прийти от троих, способных к предвиденью. Расплывчатые, неясные видения. Смех, напоминающий смех Рона, но звучащий немного ниже. Коридор, ведущий в детскую, к колыбели, в которой спит темнокожий ребенок. Квиддичное поле и сияние улыбки, так похожей на улыбку Гарри; глаза, странно знакомые, искрящиеся нежностью и весельем. Темная Метка в небе.
Гермиона вздрогнула, но продолжала удерживать связь, стараясь не обращать внимания на то, как появление Метки потрясло Нарциссу.
- Мы призываем боль и наслаждение, - снова настала очередь Помфри.
Из палочки Пожирателя вырывается язык багрового пламени, бьет Гермиону в грудь, и она, сраженная болью, падает на пол Отдела тайн. Нарцисса Малфой стонет в родовых муках – картина такая живая, что Гермиона даже распахнула глаза, но женщина стояла на прежнем месте, бледная и зажмурившаяся, ее стоны были всего лишь призраком прошлого. И гриффиндорка снова закрыла глаза, вслушиваясь в шепот ведьмы-повитухи: «Это хорошо, что больно. Рожать в муках – значит получить могучую силу, женскую, о которой мужчины не могут даже мечтать…»
И безграничный восторг, с которым Нарцисса впервые взяла на руки новорожденного Драко.
Безграничный восторг Невилла, впервые поцеловавшего Мэнди Броклхерст.
Гостиная рядом с кабинетом Дамблдора – и дрожащие подростки в окровавленных рубашках, которые неуверенно целуются и вскоре забывают обо всем на свете, а Гермионе становится интересно, кто из них это вспомнил. И – ох. Гораздо более интимный момент, из тех, которыми не делятся, особенно с родителями и учителями, но – вот он, и девушка с изумлением услышала звук волн, бьющихся о берег, в то время как Драко привлек Гарри к себе и… о боже…
Гриффиндорка решительно изгнала этот образ из головы и постаралась сконцентрироваться на чем-нибудь другом, не сомневаясь, что найдутся и более пристойные воспоминания.
Кроме того… нет, кроме тех двух образов, которые едва не сбивают Гермиону с ног. Темная Метка врезается, впечатывается в плоть, и мучительные вопли вырываются из двух глоток. Девушка с трудом узнает юных Северуса Снейпа и Люциуса Малфоя и, содрогаясь, спрашивает себя, как можно следовать за тем, кто был с тобой так жесток…
Еще один вопль – и человеческая плоть обрастает мехом, кости удлиняются и меняют форму, а зубы превращаются в клыки…
А вот крик совершенно другого рода – и Панси Паркинсон выгибается в объятиях юноши, кажется, Энтони Голдштейна…
Ситуация стремительно начала выходить из-под контроля.
- Мы призываем жар и холод, - голос Эспозито приобрел довольно странную интонацию, и Гермиона была рада, что им напомнили, чем они, собственно, здесь занимаются, а потом вызвала в памяти образы того, как в Альпах каталась с родителями на лыжах – и как сжимала в руках кружку горячего какао.
Какой резкий, сокрушительный переход: от Темной Метки, оборотничества и секса – к горячему какао.
Нарцисса, которая небрежно шепчет охлаждающее заклятье, прогуливаясь по саду восхитительного поместья – где-то в Индии, судя по окружающей растительности и несколько старомодным сари других волшебниц. Та же Нарцисса – дрожит от холода во дворе Азкабана, ожидая, когда ей позволят увидеться с мужем.
И наконец…
- Мы призываем любовь и ненависть, - произнес Дамблдор, и Гермиона напряглась.
Они обсуждали, стоит ли вообще использовать эту пару, учитывая, какие разные люди соберутся в круг, но любовь и ненависть – мощные элементы… Да, их сила была необходима.
Любовь. О любви думать нетрудно. О любви к родителям, Рону и Гарри, к бабушке, и Джинни, и всем Уизли. А Нарцисса, конечно, думала о Драко, Люциусе и людях, в которых Гермиона предположила ее родителей. И с мимолетным удивлением гриффиндорка ощутила любовь Помфри ко всем детям, которые со своими болячками и ушибами за многие годы прошли через ее руки…
…море рыжеволосых голов и веснушчатых лиц, впрочем, чему тут удивляться…
…проблеск будущего? Похоже на то, по крайней мере. Нужно принять трудное решение, и юноша, сердце которого разрывается от любви, делает выбор и решительно выходит из классной комнаты…
…мальчик, который живет в чулане под лестницей; взрослые, вместо того чтобы его любить, ненавидят и опасаются его, толстый и драчливый мальчишка ненавидит и презирает его – и мальчик ненавидит этих людей в ответ, и его беспомощное чувство все растет и крепнет, и он выплакивает свою ненависть в подушку по ночам, не желая ее испытывать, но не зная, как от нее избавиться…
…и другой мальчик, серьезный и стеснительный, который ненавидит пару улыбчивых красавцев, таких лощеных и высокомерных, одного – в очках, а другого – с дерзкой усмешкой, и ненависть душит его, когда он видит их смеющимися на лужайке…
…и Гарри ненавидит Снейпа, ненавидит до мозга костей, и Снейп платит ему ненавистью в десятикратном размере…
…и вскипающая ненависть к Снейпу и Волдеморту – Гермиона чувствует, что она исходит от Рона, – ненависть, направленная на всех Пожирателей и сфокусированная – у девушки перехватывает дыхание – на Люциусе Малфое – за то, что тот едва не погубил Джинни. О боже, а ведь Рон с Люциусом связаны в ритуальную пару! И ответная ненависть Люциуса ко всем Уизли и другим предателям чистокровных. А еще ненависть Невилла к Малфоям – за их родство с женщиной, лишившей его родителей, Панси к Невиллу – за слабость и безволие, недостойные чистокровки, Панси к Гермионе – за неприязнь и недоверие со стороны грязнокровной сучки, Панси к Гарри – за то, что случилось с Драко… И Гермиона с ужасом осознала, что от нее самой исходит ненависть к Панси и Драко – за то, что заставили страдать Гарри…
Воспоминания снова выходили из-под контроля. Ненависть Гарри к Драко – за злые слова о Сириусе и Седрике, ненависть Драко к Гарри – за арест отца… Сеть световых нитей над головами трещала и была готова порваться.
Как же глупо было надеяться. Неважно, насколько мощна пара любовь – ненависть, нельзя было рисковать, учитывая, какие люди встали в круг и как сильны чувства между ними, – но именно потому было ясно, что такую силу просто необходимо использовать… Вот только подчинить ее не удавалось.
А образы все продолжали всплывать. Гарри и Драко, которые ненавидят друг друга за узы, связавшие их, лишившие их свободы, и вновь переживают стычку в Большом зале, и снова бьется окно и брызжет кровь на рубашки, и Люциус ненавидит Гарри за все, что случилось с Драко, ненавидит достаточно, чтобы желать ему смерти…
- НЕТ!!!
Неимоверное отчаяние этого крика потрясло всех, и Гермиона узнала голос Рона, сумевшего взять под контроль и усмирить свою ненависть – ради Гарри. И пытающегося теперь заставить Люциуса Малфоя обуздать свой гнев – ради Драко. Эспозито, Дамблдор и Помфри сразу же поддержали Рона, вскоре к ним присоединился Снейп, потом Панси, а потом, один за другим, и остальные справились с чувствами и помогли друг другу вернуться к ритуалу, снова сосредоточившись на Гарри и Драко – на тех двоих, у кого было больше всего причин для ненависти и меньше всего возможностей контролировать эмоции. Гермиона отогнала прочь воспоминания, в которых мальчики пылали гневом, обидой или отчаянным желанием избавиться друг от друга, призвала вместо них образы, которые увидела во время ритуала, и собственные воспоминания о событиях последних дней и вздохнула с облегчением, когда подобные же образы пришли ото всех остальных: Гарри и Драко спят в гриффиндорской спальне, целуются в гостиной Дамблдора, вместе парят над озером, вдвоем в своей квартире, лишились сил в коридоре у класса зельеварения – и стоящий на коленях Драко удерживает Гарри в объятиях…
И постепенно световая сеть прекратила искрить и потрескивать, успокоилась и снова стала четкой.
- Люциус Малфой, освобождаю тебя из круга, - спокойно объявила Эспозито, и одна из нитей медленно угасла. Задыхаясь, Люциус опустил палочку, тяжело осел на ближайший стул и закрыл глаза.
- Ремус Люпин, освобождаю тебя из круга, - продолжила целительница. Люпин медленно опустил палочку, его руки тряслись.
Потом пришла очередь Снейпа и Невилла. Гриффиндорец привалился спиной к стене и откинул голову, а профессор подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и уставился пустыми глазами на квиддичное поле.
- Нарцисса Малфой, освобождаю тебя из круга, - произнесла Эспозито, и Гермиона почувствовала, как их связь слабеет и исчезает.
Освобожденные один за другим, участники ритуала пытались справиться с дрожью – остаточным эффектом заклятья – и хоть как-то собраться с силами.
И когда наконец освободили Гермиону, она испустила вздох облегчения и почти упала в объятия Рона, руки которого по-прежнему были теплыми и надежными, хотя сердце все еще неистово колотилось.
Все кончилось. Больше ничего нельзя было сделать. Только ждать.
- Он нам этого не простит, Нарцисса, - категорически заявил Люциус.
«Многообещающее начало, ничего не скажешь», - заметил про себя Снейп, переглянулся с Нарциссой и кивнул, подбадривая ее.
- Люциус, мы должны.
- Целители даже не знают, сработает ли ритуал.
- Я была рядом, когда его создавали. У него столько же шансов на успех, сколько у любого другого.
- То есть, совсем немного, - горько заметил Люциус.
- Это лучший шанс для Драко.
- В рамках их методов.
- У нас нет выбора, - рассудительно возразила Нарцисса. – Они предубеждены против методов, которыми могли бы воспользоваться мы.
- Ты знаешь, что нам их не переубедить, - добавил Снейп. – Нет ни единого шанса на то, что Дамблдор, или Эспозито, или кто угодно другой в той комнате согласится на предложение твоих целителей.
- Опасность…
- Да знаю я, - устало прервал Люциуса Снейп. – Вред от применения такого эликсира жизни, как кровь единорога, сильно преувеличен трусливыми ханжами. А использование сердца феникса вообще не несет никакого вреда, разве только самим чертовым птицам. Попытка перенаправить проклятье на того, кто его наслал, не зная точно его личности, и близко не так опасна, как утверждают эти святоши. – Профессор перевел дыхание. – Но ты не сможешь переубедить их, – по крайней мере, за оставшееся время.
Люциус покачал головой.
- Почему ты не протестовал, когда Драко сказал, что хочет остаться? Даже целительница заметила, что он плохо соображал…
- Конечно, мы все это знаем, - согласился Снейп, кривя душой, ибо ничего такого не знал, но понимал: для Люциуса единственный способ примириться с выбором сына – это убедить себя, что Драко действовал неосознанно. – Ты же понимаешь, что у нас не было никакой возможности забрать его, раз уж он предпочел остаться. Соображал или нет, но он принял решение. Впрочем, даже если бы он ничего не решил, это значило бы только, что нам пришлось бы считаться с желаниями Поттера.
- С этим пустоголовым…
- Он мне таким не показался, - заметила Нарцисса. – Он выглядел и рассуждал вполне здраво.
- Насколько этот невыносимый мальчишка вообще способен здраво рассуждать, - пробурчал Снейп.
- Ты даже не попыталась убедить Драко передумать, – упрекнул Нарциссу муж.
- Я не могла – при посторонних.
- Не могла, потому что только рада была, что он решил остаться, - Люциус помрачнел.
Снейп напрягся, внезапно пожелав очутиться где-нибудь в другом месте – там, где ему не придется быть свидетелем ссоры Малфоев.
Нарцисса с трудом сглотнула, сделала глубокий вдох и подняла на мужа взволнованный взгляд.
- Это правда. Я подозреваю, что ты не достаточно думаешь о Драко. Боюсь… - Ее подбородок задрожал, но она взяла себя в руки и продолжила: - Боюсь, для тебя куда важнее, что подумает Темный Лорд. Тебе стоило бы больше заботиться о благополучии нашего сына.
- Я заботился – и забочусь сейчас. Тебя пугает опасность разрыва связи, но задумывалась ли ты об опасности остаться связанным со смертельным врагом Лорда? Я думаю о благополучии Драко… - голос Люциуса сорвался, он поспешно стиснул губы и отвернулся.
Снейп отвел взгляд, чувствуя себя неловко при виде того, как сквозь напускное спокойствие и холодную сдержанность Малфоя наконец пробивается страх. Он ждал, давая Люциусу время собраться с силами и зная, что тот не простит ни Снейпа, ни Нарциссу, если они вынудят его заговорить раньше, чем он придет в себя. Потому что Малфои не выражают ни сомнения, ни страха, даже когда их сыновья стоят одной ногой в могиле.
«Черт бы побрал этого Люциуса, - нетерпеливо подумал Снейп. – А ведь это его последняя возможность хоть раз в жизни вспомнить о том, что он сначала отец, а уж потом – Малфой».
Про себя Снейп частенько признавал, что Люциус, безотносительно его магических, политических и деловых талантов, был паршивым родителем. Сочетание предельной суровости, эмоциональной глухоты и безрассудного баловства вылепило из Драко мальчика, похожего на Поттера намного больше, чем Малфои были готовы признать. Более одаренного, но с той же высокомерной самонадеянностью считавшего, что все должно быть по его, потому что в большинстве случаев именно так и было. Которому, как и Поттеру, катастрофически недоставало самодисциплины и силы характера. Который не больше годился на роль главы мощной волшебной семьи или политического движения, чем Поттер – на роль лидера в борьбе с Волдемортом. Бесполезный избалованный ребенок, быстро выросший в бесполезного избалованного юношу, прикрывающего неуверенность в себе грубостью и бесцеремонностью. Как бы Снейп ни относился к Драко, он не мог закрывать глаза на его многочисленные недостатки.
Но Люциус большую часть времени, похоже, не обращал внимания на сына. В тех случаях, когда ребенок не давал ему повода для смехотворной гордости или полного презрения, Малфой не проявлял к нему никакого интереса и посвящал себя гораздо более важной цели – поддерживать свой статус правой руки Волдеморта.
И вот чем все закончилось. Теперь, чтобы спасти Драко жизнь, Люциус вынужден посвятить себя ему, но не может этого сделать без оглядки на Волдеморта.
Снейп опустил глаза, когда Люциус наконец обернулся, явно с трудом контролируя себя. Каким бы скверным родителем он ни был, он действительно любил Драко, хотя и своим собственным странным способом. Он сходил с ума от тревоги и был сейчас намного сильней испуган, расстроен и рассержен, чем когда-либо на памяти Снейпа.
Люциус заговорил с Нарциссой, тихо, но очень настойчиво:
- Пока Драко связан с Поттером, его единственная защита – мы. И ради его безопасности мы должны оставаться в милости у Лорда. А ты знаешь, что за такое он нас не простит. Гарри Поттер умирает, а мы собираемся встать в ритуальный круг, чтобы спасти ему жизнь. Да еще и с риском раскрыть другим участникам секреты Темного Лорда и его сторонников! Нет ни малейшей возможности, что такой поступок не расценят как предательство.
- Если ты хочешь, чтобы Драко выжил, то выбор у тебя невелик, - без обиняков заявил Снейп, а Люциус отвел взгляд и нервно прикусил губу, чего Снейп не наблюдал за ним со времен их молодости.
- Северус, а разве тебе участие в ритуале не создаст проблем? – спросила Нарцисса.
- Мне даны инструкции участвовать во всем, что бы ни затеял Дамблдор. Так что во время ритуала я попытаюсь вытянуть как можно больше информации из других участников, хотя сомневаюсь, что всплывет что-нибудь такое, чего бы я уже не знал. Но это неплохая возможность разобраться, нельзя ли выяснить что-то новое о Поттере. А может быть, и о самом Дамблдоре.
- Этот старый болтун попытается проделать то же самое с Драко, - заметил Люциус. – А скорее всего, и со всеми нами.
- Сомневаюсь. Он же благородный гриффиндорец, - презрительно поморщилась Нарцисса.
- Он так же хитер, как любой слизеринец, - возразил Снейп. – Скорее всего, именно поэтому он нас так ненавидит. Думаю, он попробует поразведать в наших мозгах. Если сможет.
- Поверить не могу, что его предложили как «нейтральную персону», - пожаловался Люциус. – Все знают, как он относится к Поттеру.
- Больше некого было, - устало пояснила Нарцисса. – Мы искали, Люциус. – Она прикоснулась к руке мужа, но тот отстранился. Нарцисса кашлянула и рассудительно добавила: – Во всяком случае, от Драко о наших делах мало что удастся узнать. А ведь главным образом его сознание откроется для всех других – наши мысли будут менее доступны.
- Вот именно, для «всех других», - с презрением повторил Люциус. – Для грязнокровок, оборотней и Уизли.
- Грязнокровка, оборотень и Уизли стараются спасти жизнь твоему сыну, - напомнил Снейп. – Как бы ни отвратительна была эта мысль, тебе придется ее принять. И радуйся, что будешь иметь дело только с одним Уизли: старшие предполагались на родительские позиции, да и девчонка была кандидатом в поттеровскую пятерку.
- Кроме того, я не доверяю младшему Забини, - добавил Малфой.
- Без него – никак, - пояснила Нарцисса. – Нам нужны люди с даром предвидения, а хотя бы его зачатки есть, к сожалению, только у Блейза, Дамблдора и Помфри. Но даже они видят не достаточно глубоко, чтобы быть настоящими провидцами.
- К тому же Забини никогда не считали себя безоговорочными сторонниками Темного Лорда, - добавил Снейп. – Они, скорее всего, не будут возражать против участия сына в ритуале.
- А что насчет дочери Паркинсонов? Наши семьи всегда были близки, но Драко не рассказал ей о своем состоянии.
- Драко доверяет ей… насколько он вообще способен доверять, - ответил профессор.
- Мы думали о Крэббе и Гойле, - признала Нарцисса, - но их магическая сила не слишком велика. Кроме того, мы не были уверены, что их родители согласятся.
- Согласились бы, если бы я им сказал. – Люциус прищурил глаза. – Согласились бы. Фактически, один из них мог бы занять мое место. Вполне понятный поступок со стороны человека, который захотел помочь школьному другу; а Лорду можно было бы объяснить: мы рассчитывали, что ритуал не сработает из-за замены…
- Подходящее объяснение, тем более что это правда. Крэбб и Гойл недостаточно сильны. Если тебя не будет в круге, Драко умрет. - Нарцисса не скрывала отчаяния. – Люциус… нам некем тебя заменить. Чтобы ритуал сработал, его должны выполнять самые близкие люди. Если откажутся Блейз или Панси, их можно заменить другими друзьями. Но если ты… ближе нас с тобой у Драко никого нет. Круг и так недостаточно мощен, потому что со стороны Поттера нет родителей, которые бы привнесли силу уровня нашей. Мы не сможем обойтись без тебя.
- Ты должен принять решение, Люциус, - решительно вмешался Снейп. – Выбирай – Лорд или сын. Время на исходе.
***
- Я буду вызывать вас по одному, - еще раз напомнила Эспозито, когда, несколько часов спустя, все тринадцать человек собрались в зале Астрономической башни и встали в два круга вокруг мальчиков: внутренний, состоящий из Эспозито, Помфри и Дамблдора, и внешний – из десяти остальных. – Вы произнесете ритуальные слова и сосредоточитесь на создании круга, обращая особое внимание на того, с кем будете связаны парой. Как только круг станет устойчивым, мы предпримем попытку наложить уравновешивающее заклятье, и вы сконцентрируетесь на парах элементов, которые мы назовем. Готовы?
Все кивнули. Не осталось времени еще раз перепроверить, все ли сделано правильно. Не осталось времени передумать, поменяться местами, перестроить пары. У них или получится – или нет.
Эспозито подняла палочку и начала ритуал, замкнув в круг свою магию вместе с магией Помфри и Дамблдора, и тонкие потоки света соединили их палочки.
- Назови свое имя, - обратилась целительница к Гермионе.
Подняв палочку, девушка вздохнула и очистила сознание, мимоходом пожалев, что ее предыдущий опыт в применении групповых заклятий почти не выходил за пределы нескольких водных трюков на прошлогодних уроках по чарам да пары упражнений на факультативе по музыкальной магии два года назад.
- Я, Гермиона Грейнджер, соединяю свою магию с вашей, - произнесла она. Из ее палочки вырвалась световая нить и медленно поплыла по направлению к Эспозито.
- Назови свое имя.
- Я, Панси Паркинсон… - зазвучало рядом, но Гермиона не обернулась, продолжая концентрироваться на палочке Эспозито, - …соединяю свою магию с вашей.
«Сосредоточься», - повторяла про себя гриффиндорка, пока назывались имена и все новые потоки света включались в круг. Минерва МакГонагалл. Блейз Забини. Рон Уизли…
- Назови свое имя, - в очередной раз произнесла Эспозито, и ее голос не отразил ни намека на смятение, хотя начиналась самая коварная часть ритуала.
- Я, Нарцисса Малфой, соединяю свою магию с вашей, - произнес тихий голос. Гермиона замерла, когда световая нить от палочки Нарциссы вплелась в круг, а потом… слегка дернувшись… медленно соединилась с нитью гриффиндорки. И девушка внезапно ощутила странную связь с Нарциссой, своим партнером по ритуалу. Почувствовала ее волнение и неуверенность. Ее неловкость.
Неужели Гарри, оказавшись связанным с Малфоем, чувствовал то же самое? Такое же смущающее осознание вторжения чужих мыслей и чувств? Такое же неприятное ощущение связи с тем, кто тебе противен? Инстинктивное отвращение Нарциссы можно было почти потрогать руками, слово «грязнокровка» - почти увидеть написанным.
Невероятно странное ощущение. Тем не менее, связь держалась. Ритуал работал.
Они создали первую пару, осталось еще четыре.
- Я, Невилл Лонгботтом, соединяю свою магию с вашей, - взволнованно выговорил Невилл, и нить от его палочки присоединилась к кругу, а затем, после мучительной паузы, соединилась с нитью Паркинсон. Связь получилась слабой и неуверенной, но – получилась.
Две пары.
Северус Снейп с МакГонагалл, Ремус Люпин с Забини, а потом…
- Я, Люциус Малфой, соединяю свою магию с вашей, - холодно заговорил стоящий рядом с Гермионой мужчина, и девушка закрыла глаза, чтобы не видеть, как побледнел Рон в ожидании контакта с чужой магией, и чувствуя, ценой каких чудовищных усилий сохраняет спокойствие Нарцисса, пока все ждали создания последней пары.
Ждали.
И ждали.
Гермиона приоткрыла глаза, встретила взгляд стоящего напротив Рона и заметила, что гриффиндорец из последних сил концентрируется на паутине световых нитей, не замечая, как капля пота стекает ему в глаз, и беззвучно шевеля губами. Девушка чувствовала, что ее друг пытается дотянуться до Люциуса, вовлечь его в круг…
Но Люциус не поддавался.
Они проиграют, не успев начать, потому что Люциус Малфой, даже ради исцеления сына, не смог – или не захотел – объединиться с врагами.
Паника, охватившая Нарциссу, передалась Гермионе, и девушка отчаянно старалась восстановить спокойствие.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - молилась она, - пусть у нас все получится, пожалуйста, пожалуйста…»
Эспозито пододвинулась, слегка развернув внутренний круг так, чтобы Гарри с Малфоем оказались на виду у Люциуса, и Гермиона, не удержавшись, тихо ахнула. Мальчики выглядели едва живыми. Оба спали, безразличные к тому, что происходит вокруг, а светящиеся нити бросали отблески на бледные лица. Гарри был без очков, шрам резко выделялся на его лбу. Губы Малфоя слегка раздвинулись, под глазами залегли темные тени. Он вздыхал, слегка повернувшись лицом к Гарри, не переставая тянуться к нему даже на пороге смерти.
Гермиона услышала глубокий вздох, и сильный световой поток, вырвавшись из палочки Люциуса Малфоя, наконец завершил дугу и соединился с нитью Рона.
- Мы создали круг, - нараспев заговорила Эспозито, - и призываем древнюю магию, магию равновесия и гармонии мира. Мы призываем древнюю магию, чтобы восстановить разрушенное и уравновесить хаос.
- Мы призываем радость и горе, - вступил Дамблдор, и Гермиона снова закрыла глаза, стараясь вдуматься в оба понятия, но внезапно была полностью выбита из колеи головокружительной лавиной образов, ворвавшихся в ее сознание.
«Это гораздо сложней, чем я ожидала», - с тревогой подумала она. Так или иначе, нужно сохранить голову ясной и установить собственный баланс, призвав некоторые из своих счастливейших и горчайших воспоминаний. Как при вызове Патронуса, только вдвое трудней. И при этом нельзя отвлекаться на образы, нахлынувшие от других участников ритуала, – образы, которые состояли, в основном, из отрывочных, спутанных и мало понятных фрагментов.
Юноша, провожающий грустным взглядом уходящую Мэнди Броклхерст, – должно быть, Невилл на шестом курсе. А вот камера в Азкабане – наверняка воспоминание Люциуса. Но тот белокурый малыш, который заливается радостным смехом, когда отец кружит его на руках, – неужели Малфой? И сам ли он об этом вспомнил или кто-то из его родителей?
А ловец в зеленом с серебром, поднявший высоко над головой Кубок по квиддичу, – кто это? Конечно, не Драко, не Люциус и ни один из известных Гермионе слизеринцев; это девочка, одетая в форму старого образца, словно сошедшая со страниц «Истории Хогвартса».
Подросток, который лежит на кровати в забитой всяким хламом комнате и что-то безучастно жует; его грудь сжимается от боли, а в голове снова и снова проигрывается воспоминание о том, как Сириус Блэк падает за трепещущую Завесу, – это, без сомнения, Гарри. Наверняка не то воспоминание, которым он хотел бы поделиться, но сейчас он способен контролировать всплывающие в памяти образы не больше, чем во время сна.
Мальчик, который спрятался от отца, потому что не должен плакать, потому что Малфои не плачут из-за всякой ерунды – например увидев, как на котенка низла наложили Круциатус; тем более что мальчик сам виноват, раз не смог выучить отпирающее заклятье, ведь Малфою это должно быть по силам…
Ни один из Малфоев никому бы такого не показал.
Гермиона постаралась прогнать чужие мысли, призвав свои образы радости и горя, сосредоточившись только на них. День, когда Рон впервые признался ей в любви. День, когда пришло письмо о смерти бабушки, и Гермиона поняла, что не виделась с ней много лет, потому что с головой ушла в учебу и все дальше отходила от маггловского мира. Ее собственные воспоминания, реальные и живые, уравновешивающие друг друга.
- Мы призываем свет и тьму, - заговорила Помфри, и ее деловой тон придал какую-то странную окраску ритуальной фразе. Гермиона сделала глубокий вдох, на этот раз подготовившись к вторжению чужих мыслей.
Луч света вылетает из палочки Гарри и обретает форму серебристого оленя; трое первокурсников во мраке коридора третьего этажа – это ее воспоминания. Ясное небо в солнечный день и озеро с высоты птичьего полета, – скорее всего, Гаррины. Но кто вспомнил болезненно-бледного мальчика, забившегося в темный угол, усталого, замерзшего и голодного, который боится показаться на глаза разругавшимся в крик родителям? Кто вспомнил путаницу черных волос и почти белых прядей на одной подушке? Это Гарри с Малфоем, уснувшие в гриффиндорской спальне, так что воспоминание принадлежит Невиллу или Рону, но вот кому именно?
- Мы призываем мужское и женское, - нараспев продолжила Эспозито. Гермиона подумала об отце с матерью и вздохнула с облегчением, когда поняла, что почти все воспоминания, которые она могла уловить, тоже касаются родителей.
Хотя родители Снейпа… какая же неприятная пара. А роскошная смуглая женщина, так похожая на Блейза Забини, вызывала… тревогу. Ее образ непрерывно менялся, так что вместо женского лица временами появлялось изображение паука «Черная вдова».
На редкость красивый юноша в квиддичной форме, с метлой в руке, снисходительно улыбаясь, потрепал по подбородку восторженную первоклашку – Гермиона едва удержала истерический смешок, когда поняла, что девочка сильно напоминает профессора МакГонагалл. Первая любовь гриффиндорского декана. Как неожиданно.
А вот и сама Гермиона, на Святочном балу, вместе с Виктором Крамом… ох. Это воспоминание Рона. Когда он, как он сам однажды признался, впервые увидел в ней девушку.
- Мы призываем прошлое и будущее, - опять Дамблдор, и к Гермионе пришло одно из самых ранних воспоминаний, как на морском побережье родители держат ее за руки и качают над волнами – и крошечные ножки слегка касаются воды.
Еще один образ – и у Гермионы перехватывает дыхание. Беллатрис Лестрейндж, юная, прекрасная и надменная, зло смеется над девушкой, очень похожей на Тонкс. Скорее всего, это Андромеда, сестра Нарциссы. Крошечный Драко дергает миниатюрную Панси за волосы, та машет на него палкой и визжит «Круцио!» – безрезультатно, а потом лупит этой палкой – с куда большим успехом. Серьезный юноша разговаривает с профессором на лестнице и объясняет, что ему некуда идти, если Хогвартс закроют. Кто он? Чье это воспоминание?
С будущим было несколько тяжелей, но Гермиона открыла сознание образам, которые могли бы прийти от троих, способных к предвиденью. Расплывчатые, неясные видения. Смех, напоминающий смех Рона, но звучащий немного ниже. Коридор, ведущий в детскую, к колыбели, в которой спит темнокожий ребенок. Квиддичное поле и сияние улыбки, так похожей на улыбку Гарри; глаза, странно знакомые, искрящиеся нежностью и весельем. Темная Метка в небе.
Гермиона вздрогнула, но продолжала удерживать связь, стараясь не обращать внимания на то, как появление Метки потрясло Нарциссу.
- Мы призываем боль и наслаждение, - снова настала очередь Помфри.
Из палочки Пожирателя вырывается язык багрового пламени, бьет Гермиону в грудь, и она, сраженная болью, падает на пол Отдела тайн. Нарцисса Малфой стонет в родовых муках – картина такая живая, что Гермиона даже распахнула глаза, но женщина стояла на прежнем месте, бледная и зажмурившаяся, ее стоны были всего лишь призраком прошлого. И гриффиндорка снова закрыла глаза, вслушиваясь в шепот ведьмы-повитухи: «Это хорошо, что больно. Рожать в муках – значит получить могучую силу, женскую, о которой мужчины не могут даже мечтать…»
И безграничный восторг, с которым Нарцисса впервые взяла на руки новорожденного Драко.
Безграничный восторг Невилла, впервые поцеловавшего Мэнди Броклхерст.
Гостиная рядом с кабинетом Дамблдора – и дрожащие подростки в окровавленных рубашках, которые неуверенно целуются и вскоре забывают обо всем на свете, а Гермионе становится интересно, кто из них это вспомнил. И – ох. Гораздо более интимный момент, из тех, которыми не делятся, особенно с родителями и учителями, но – вот он, и девушка с изумлением услышала звук волн, бьющихся о берег, в то время как Драко привлек Гарри к себе и… о боже…
Гриффиндорка решительно изгнала этот образ из головы и постаралась сконцентрироваться на чем-нибудь другом, не сомневаясь, что найдутся и более пристойные воспоминания.
Кроме того… нет, кроме тех двух образов, которые едва не сбивают Гермиону с ног. Темная Метка врезается, впечатывается в плоть, и мучительные вопли вырываются из двух глоток. Девушка с трудом узнает юных Северуса Снейпа и Люциуса Малфоя и, содрогаясь, спрашивает себя, как можно следовать за тем, кто был с тобой так жесток…
Еще один вопль – и человеческая плоть обрастает мехом, кости удлиняются и меняют форму, а зубы превращаются в клыки…
А вот крик совершенно другого рода – и Панси Паркинсон выгибается в объятиях юноши, кажется, Энтони Голдштейна…
Ситуация стремительно начала выходить из-под контроля.
- Мы призываем жар и холод, - голос Эспозито приобрел довольно странную интонацию, и Гермиона была рада, что им напомнили, чем они, собственно, здесь занимаются, а потом вызвала в памяти образы того, как в Альпах каталась с родителями на лыжах – и как сжимала в руках кружку горячего какао.
Какой резкий, сокрушительный переход: от Темной Метки, оборотничества и секса – к горячему какао.
Нарцисса, которая небрежно шепчет охлаждающее заклятье, прогуливаясь по саду восхитительного поместья – где-то в Индии, судя по окружающей растительности и несколько старомодным сари других волшебниц. Та же Нарцисса – дрожит от холода во дворе Азкабана, ожидая, когда ей позволят увидеться с мужем.
И наконец…
- Мы призываем любовь и ненависть, - произнес Дамблдор, и Гермиона напряглась.
Они обсуждали, стоит ли вообще использовать эту пару, учитывая, какие разные люди соберутся в круг, но любовь и ненависть – мощные элементы… Да, их сила была необходима.
Любовь. О любви думать нетрудно. О любви к родителям, Рону и Гарри, к бабушке, и Джинни, и всем Уизли. А Нарцисса, конечно, думала о Драко, Люциусе и людях, в которых Гермиона предположила ее родителей. И с мимолетным удивлением гриффиндорка ощутила любовь Помфри ко всем детям, которые со своими болячками и ушибами за многие годы прошли через ее руки…
…море рыжеволосых голов и веснушчатых лиц, впрочем, чему тут удивляться…
…проблеск будущего? Похоже на то, по крайней мере. Нужно принять трудное решение, и юноша, сердце которого разрывается от любви, делает выбор и решительно выходит из классной комнаты…
…мальчик, который живет в чулане под лестницей; взрослые, вместо того чтобы его любить, ненавидят и опасаются его, толстый и драчливый мальчишка ненавидит и презирает его – и мальчик ненавидит этих людей в ответ, и его беспомощное чувство все растет и крепнет, и он выплакивает свою ненависть в подушку по ночам, не желая ее испытывать, но не зная, как от нее избавиться…
…и другой мальчик, серьезный и стеснительный, который ненавидит пару улыбчивых красавцев, таких лощеных и высокомерных, одного – в очках, а другого – с дерзкой усмешкой, и ненависть душит его, когда он видит их смеющимися на лужайке…
…и Гарри ненавидит Снейпа, ненавидит до мозга костей, и Снейп платит ему ненавистью в десятикратном размере…
…и вскипающая ненависть к Снейпу и Волдеморту – Гермиона чувствует, что она исходит от Рона, – ненависть, направленная на всех Пожирателей и сфокусированная – у девушки перехватывает дыхание – на Люциусе Малфое – за то, что тот едва не погубил Джинни. О боже, а ведь Рон с Люциусом связаны в ритуальную пару! И ответная ненависть Люциуса ко всем Уизли и другим предателям чистокровных. А еще ненависть Невилла к Малфоям – за их родство с женщиной, лишившей его родителей, Панси к Невиллу – за слабость и безволие, недостойные чистокровки, Панси к Гермионе – за неприязнь и недоверие со стороны грязнокровной сучки, Панси к Гарри – за то, что случилось с Драко… И Гермиона с ужасом осознала, что от нее самой исходит ненависть к Панси и Драко – за то, что заставили страдать Гарри…
Воспоминания снова выходили из-под контроля. Ненависть Гарри к Драко – за злые слова о Сириусе и Седрике, ненависть Драко к Гарри – за арест отца… Сеть световых нитей над головами трещала и была готова порваться.
Как же глупо было надеяться. Неважно, насколько мощна пара любовь – ненависть, нельзя было рисковать, учитывая, какие люди встали в круг и как сильны чувства между ними, – но именно потому было ясно, что такую силу просто необходимо использовать… Вот только подчинить ее не удавалось.
А образы все продолжали всплывать. Гарри и Драко, которые ненавидят друг друга за узы, связавшие их, лишившие их свободы, и вновь переживают стычку в Большом зале, и снова бьется окно и брызжет кровь на рубашки, и Люциус ненавидит Гарри за все, что случилось с Драко, ненавидит достаточно, чтобы желать ему смерти…
- НЕТ!!!
Неимоверное отчаяние этого крика потрясло всех, и Гермиона узнала голос Рона, сумевшего взять под контроль и усмирить свою ненависть – ради Гарри. И пытающегося теперь заставить Люциуса Малфоя обуздать свой гнев – ради Драко. Эспозито, Дамблдор и Помфри сразу же поддержали Рона, вскоре к ним присоединился Снейп, потом Панси, а потом, один за другим, и остальные справились с чувствами и помогли друг другу вернуться к ритуалу, снова сосредоточившись на Гарри и Драко – на тех двоих, у кого было больше всего причин для ненависти и меньше всего возможностей контролировать эмоции. Гермиона отогнала прочь воспоминания, в которых мальчики пылали гневом, обидой или отчаянным желанием избавиться друг от друга, призвала вместо них образы, которые увидела во время ритуала, и собственные воспоминания о событиях последних дней и вздохнула с облегчением, когда подобные же образы пришли ото всех остальных: Гарри и Драко спят в гриффиндорской спальне, целуются в гостиной Дамблдора, вместе парят над озером, вдвоем в своей квартире, лишились сил в коридоре у класса зельеварения – и стоящий на коленях Драко удерживает Гарри в объятиях…
И постепенно световая сеть прекратила искрить и потрескивать, успокоилась и снова стала четкой.
- Люциус Малфой, освобождаю тебя из круга, - спокойно объявила Эспозито, и одна из нитей медленно угасла. Задыхаясь, Люциус опустил палочку, тяжело осел на ближайший стул и закрыл глаза.
- Ремус Люпин, освобождаю тебя из круга, - продолжила целительница. Люпин медленно опустил палочку, его руки тряслись.
Потом пришла очередь Снейпа и Невилла. Гриффиндорец привалился спиной к стене и откинул голову, а профессор подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и уставился пустыми глазами на квиддичное поле.
- Нарцисса Малфой, освобождаю тебя из круга, - произнесла Эспозито, и Гермиона почувствовала, как их связь слабеет и исчезает.
Освобожденные один за другим, участники ритуала пытались справиться с дрожью – остаточным эффектом заклятья – и хоть как-то собраться с силами.
И когда наконец освободили Гермиону, она испустила вздох облегчения и почти упала в объятия Рона, руки которого по-прежнему были теплыми и надежными, хотя сердце все еще неистово колотилось.
Все кончилось. Больше ничего нельзя было сделать. Только ждать.